|
Кабинет
Эта комната могла бы многое рассказать любопытному человеку. Как гласит расхожая фраза: «Если бы стены могли говорить»... Так вот, если бы эти крепкие кирпичные стены могли говорить, то человек, способный их услышать, узнал бы массу историй о тех людях и событиях, что происходили в этой комнате на протяжении нескольких сотен лет. Да, комната была стара, как, впрочем, и весь дом, в котором она находилась. Древний особняк, бывший в разное время усадьбой, пансионом и музеем. В его стенах бушевали настоящие людские страсти: рождения и смерти, признания в любви и измены, свадьбы и разводы, моменты триумфа и времена упадка... Но, в конечном счете, дом снова стал частным владением. Наверное, по-другому и не могло быть – этот дом не мог существовать без хозяина или с несколькими хозяевами одновременно. В отличае от современных многоэтажек, квартиры которых с необычайной легкостью подстраиваются под новых хозяев, меняя свой цвет, запах, внешний вид и содержание, этот дом сопротивлялся любому нововведению. Это не он подстраивался под новых хозяев, это они подстраивались под него. Именно поэтому комната, о которой говорилось вначале, мало чем изменилась за прошедший век. Казалось, в своем движении сквозь время она отказывается подчиняться законам моды и желаниям людей, лишь слегка улучшая себя, но ничего не меняя.
- Отец, ты звал меня?
- Да, проходи, садись! Я сейчас допишу письмо, и мы с тобой серьезно поговорим.
Пока отец писал, сидя за огромным столом, сын рассматривал его рабочий кабинет. Похоже, в этой комнате ничего не изменилось с его отьезда. Все также стояли в углах и переодически покрывались пылью книжные шкафы. Он знал, что отец разрешает проводить уборку в своем кабинете не чаще одного раза в месяц. Этот порядок был введен после того, как во время уборки у него пропали какие-то жутко важные документы, которые почему-то он скомкал и бросил в угол, а уборщица благополучно приняла за мусор. С тех пор от уборки до уборки в кабинете царила так называемая «рабочая атмосфера»: беспорядок, при котором только его автор способен разобраться, что и где находится.
Сейчас никаких бумаг нигде не валялось, однако на полках был отчетливо виден не очень тонкий слой пыли. Это могло означать, что либо у отца в последнее время было не очень много работы, либо он самостоятельно прибрался специально к приезду сына.
- Отец, я могу себе налить выпить?
- Да, конечно. Тем более, что разговор будет непростой, о чем ты, вероятно, догадываешься, раз просишь меня о выпивке.
Он догадывался и, хотя тщательно готовился к этой беседе весь прошлый день, все равно отчаянно робел под сердитыми взглядами отца. Обязательно нужно было выпить, и он, встав со стула, подошел к небольшому боковому столику, на котором, сколько он себя помнил, стоял графин с коньяком и три чистых стакана. Он налил себе полстакана и, повернувшись, обнаружил, что отец перестал писать и теперь пристально смотрит на него. Непростой разговор отца с сыном начался, и, осознав это, он сделал глоток, от которого ему обожгло горло.
- Что же, вижу, что пить ты в своем университете научился... Садись и говори!
Он сел, однако на этом все силы его оставили. Коньяк вместо ожидаемой легкости принес отстраненность и обреченность, после которых хотелось только смотреть в пол и молчать.
- Что же, вижу, тебе нечего сказать! Тогда скажу я! Я получил от твоего декана письмо, которое мне совсем не прибавило настроения. Он пишет, что твое посещение занятий носит такой фрагментарный характер, что он уже начал забывать, как ты выглядишь! Соответственно и оценки твои оставляют желать лучшего, и, не будь он моим старым знакомцем и не питай ко мне большого уважения, ты бы давно вылетел с факультета к чертовой матери! Вот то, что я знаю! А теперь я жду от тебя обьяснений, сынок!
Но тот продолжал молча сидеть на стуле, раскачивать в руке стакан и увлеченно рассматривать выщебленный паркетный пол. Наконец, когда тишина стала настолько напряженной, что было бы не удивительно, если бы между этими двумя пробежала молния и ударил гром, он взглянул на отца и тихо сказал:
- Я не хочу там учиться!
И тут гром все-таки ударил. Отец вскочил со своего места и кинулся было к сыну с сжатыми в кулаки руками, но в последний момент остановился:
- Ах ты не хочешь??? Чего же ты тогда хочешь, изволь мне сказать? Ты же сам выбрал этот университет. У тебя был выбор – ты мог пойти в военную академию, но ты сам решил пойти по моим стопам и стать адвокатом! И теперь, когда столько денег заплочено, когда на кону не только твоя, но и моя репутация, ты заявляешь, что не хочешь! Да как у тебя язык повернулся такое сказать!
- Отец, успокойся...
- Не смей успокаивать меня, сукин сын! Ты живешь на мои деньги, а когда я спрашиваю тебя, почему ты не можешь нормально закончить учебу, ты обьявляешь, что у тебя уже нет желания! Ты представляешь...
- Отец, я пошел туда учиться только из-за тебя! Я же видел, что ты об этом мечтаешь. Да, ты сделал вид, что даешь мне выбор, но на деле хотел, чтобы я повторил твой путь. А мне в тот момент было все равно, я еще не определился, поэтому не стал тебя расстраивать.
- Так чем же тебе теперь не нравится мой путь?
- Тем, что он твой! Теперь я это понимаю, а ты понять не хочешь.
- А где же твой путь? Ты уже нашел его? Ну давай, порадуй меня, скажи, что станешь дипломатом или чиновником, на худой конец! Или, может, ты собрался уйти в монастырь? Что молчишь? Я знаю, почему ты молчишь... слышал! И до нас слухи дошли. «Ваш сын может стать отличным художником», - вот что мне говорили. Вот чем ты меня порадовал на старости лет. Решил мазней заработать себе деньги и славу вместо того, чтобы стать приличным человеком.
- Что значит приличным, отец? Таким, как ты или эти наши преподаватели? Так среди них с трудом можно найти честного человека, не то что приличного! Они же прямо с кафедры учат нас врать и изворачиваться, и делать это профессионально! Ты хочешь, чтобы я этим заработал себе деньги и имя?
- Ах, просите, моя профессия тебе неприята и кажется аморальной! Я, оказывается, зарабатывал ложью и обманом! Что же ты не вспомнил, что именно на такие «грязные» деньги ты жил и живешь до сих пор?
- У меня нет другого выхода. Отец, я прошу тебя оплатить мое обучение в художественной академии. Я думаю, что уже в процессе обучения я смогу понемногу отдавать тебе эти деньги!
- Он думает! Интересно, откуда же ты их возмешь? Неужели думаешь заработать своей мазне? Это же смешно!
- Это не смешно! Я показывал свои работы профессионалам, они прочат мне большое будущее. Мне просто не хватает опыта и образования.
- Вот это точно – образования тебе не хватает! Только нормального образования, а не этого позорного ремесла. Поэтому вот тебе мое последнее слово – или ты возвращаешься на юридический факультет и становишься нормальным адвокатом, или моих денег ты больше не увидишь! И я еще подумаю, заслуживает ли такой, как ты, наследства!
Сын смотрел на своего отца и понимал, что просить бесполезно. Решение не будет изменено. Все в комнате: стулья, столики, шкафы и огромный отцовский дубовый стол взирали на него с непониманием и презрением. Они отражали мысли своего хозяина, а может, это он отражал их мысли. Как бы то ни было, эта комната и весь дом были ему не рады. Были не рады тем возможным переменам, которые он мог принести.
Через полчаса, попрощавшись с экономкой и прочей прислугой, он вышел на крыльцо и отправился прочь с решимостью никогда сюда не возвращаться.
- Здравствуй, отец.
- Ну здравствуй, сынок! С чем пожаловал?
- Хотел проведать тебя, узнать, как твои дела...
- Ах вот оно что... Ну что же, дела мои идут неплохо. Кое-какая работка и здесь перепадает. В городе я вряд ли смог бы конкурировать с молодой да наглой молодежью, а здесь, в деревне, у людей практически нет выбора, так что работаем по-тихоньку... А у тебя как?
Отец замолчал. В глазах его читалась насмешка. Дальше молчать было бесполезно.
- Отец, я приехал просить денег.
- Ах вот как? Значит, как мои дела тебя совсем не интересовало. И нашу встречу ты решил начать с обмана – того, чему тебе так не хотелось учиться! Ну что же, я слушаю тебя! За свою жизнь я выслушал не мало просителей, выслушаю и еще одного...
- Прошу тебя, не издевайся надо мной! Да, я отказался учиться на юридическом и нисколько о том не жалею и, повторись все, снова бы выбрал этот путь. Но сейчас у меня безвыходная ситуация. Ты же знаешь, в другом случае я бы к тебе не обратился...
- Не знаю и знать не хочу. Ты не стал меня слушать тогда, а я не собираюсь тебя слушать сейчас.
- Неужели тебе так трудно принять, что я хочу заниматься чем-то другим нежели ты? Почему ты не хочешь принять мой выбор?
- Хотя бы потому, что он привел тебя ко мне на поклон! Ты не захотел выбрать престижную специальность, цель которой, между прочим, помогать людям! Вместо этого ты предпочел рисовать картинки на потеху публики...
- Но ведь это тоже работа! А кроме того – это искусство!
- Когда людям плохо, когда у них проблемы, они пойдут не в картинную галлерею! Они придут ко мне! И я им помогу! На черта им тогда твое искусство. Я понимаю, картины нужны. Но какие картины? То, что рисуете вы, и картинами-то назвать сложно!
- Откуда ты знаешь, что и как я рисую? Откуда тебе знать, когда ты сидишь безвылазно в этом доме, в этом чертовом кабинете...
- Да уж знаю. Не такой я идиот, как ты думаешь. Поинтересовался, навел справки. «Новое искусство», «современный взгляд на живопись» - вот под какими вывесками продаются твои картины! То есть, я хотел сказать – не продаются! Ведь, если бы они продавались, ты не пришел бы навестить своего старика-отца. Но ты пришел напрасно! Если ты думаешь, что я переменю свое решение, то ты еще более глуп, чем я думал.
- Отец, я прошу... Я прошу твоей помощи. Неужели ты откажешь своему сыну?
- Увы, сынок, это так! Отправляйся назад и неси ответственность за свой выбор! Я надеюсь, у тебя либо хватит мужества принять свою судьбы, либо хватит ума от нее отказаться. Во втором случае мы еще увидимся, ну а в первом... может уже и нет... А теперь иди – не унижайся более, чем уже успел.
Сын постоял еще пару секунд перед большим дубовым столом отца. Его мутный взгяд переходил с одного предмета интерьера на другой, и в глазах его была ненависть. Но не к отцу, а к вещам, его окружавшим. Он понимал, что здесь, в этом кабинете, его отец непобедим, а он, наоборот, чувствует себя чужим и лишним. Казалось, что сами стены готовы сомкнуться, чтобы выдавить его наружу. Он не стал ждать этого момента, развернулся и вышел вон.
Отец откинулся в кресло. Он чувствовал себя просто отвратительно. Не то, совсем не то хотел он сказать своему сыну. Совсем не таким должен был быть этот разговор. Но... что-то опять не дало сказать слова прощения, слова поддержки и помощи. Пелена откуда-то взявшейся ярости и обиды закрыла глаза и заставила язык говорить совсем другие слова, а не те, что были припасены для этой встречи. Он посмотел в угол комнаты. Там, за шторой, стояло несколько аккуратно уложенных картин. Картины его сына, которые ему удалось приобрести через знакомых в тайне от автора. Иногда, по вечерам, он выстраивал их в ряд, вглядывался и пытался понять, что же стоит за этим разноцветием красок, увидеть ту красоту, ради которой сын отказался от его пути. Иногда ему казалось, что он вот-вот увидит ответ, иногда же картины казались ему абсолютно пустыми и непонятными предметами. Особенно неудачно они смотрелись в его кабинете, где он хотел их повесить. Увы, впечатление было настолько неприятным, что ему пришлось в конце концов их снять и поставить в угол. Они и сейчас стояли там, так и не увиденные своим автором, ибо этот разговор закончился совсем не так, как хотел их теперешний хозяин.
Когда он оторвал взгляд от картин, в его глазах блеснули слезы, но обратить на это внимание было уже не кому.
Сын зашел в кабинет, прошел по толстому ковру к отцовскому столу. Встал рядом с креслом, в котором его отец проводил так много времени. Этот стол, кресло, эти шкафы – все эти вещи казались ему продолжением своего хозяина. Ни он без них, ни они без него не могли существовать. И теперь, когда хозяина не было, в комнате чего-то не хватало. Возможно - нового хозяина, которым он сам мог бы стать. И вещи затаились, они неуверенно и выжидающе смотрели на него. Они пытались понять, стоит ли им боятся этого человека, которого они знали еще ребенком и к которому уже тогда относились с подозрением. А он смотрел на них и думал, что не станет здесь ничего менять. В память о своем отце, которой, несмотря ни на что, был хорошим человеком.
В кабинет вошел мужчина в темном костюме. Он подошел к парню, стоящему около стола, и дружески похлопал его по плечу. В его взгляде читалось сочувствие.
- Ну как ты? Держишься?
Не дожидаясь ответа, которого, впрочем, и не последовало, он прошел мимо книжного шкафа, делая вид, что внимательно изучает корешки старых книг. А потом, снова повернувшись к новому хозяину дома, спросил:
- Ну что ты решил делать с этим домом? Будешь продавать? Я знаю пару ребят, которые с удовольствием его бы приобрели. Что ты думаешь?
В кабинете надолго воцарило тягостное молчание, от которого вновьприбывшему стало казаться, что все вещи в этой комнате смотрят на него с нескрываемой враждебностью. На миг ему стало страшно. Он вздрогнул и, пытаясь скрыть этот секундный испуг, с наигранной веселостью проговорил:
- Ну и мрак у тебя здесь! Как в пыточной! Надеюсь, ха-ха, ничего подобного здесь не происходило?
Наконец он дождался ответа:
- Нет, это отцовский кабинет. Здесь он работал.
- А-а. Ну ясно! Ну так ты будешь продавать этот дом?
- Нет. Я решил переехать сюда сам.
- Вот так так! Раньше у тебя и мыслей таких не было! Чего это ты решил? А как же твоя галлерея, как же твои картины? Ты решил рисовать их здесь, на природе, а потом отвозить в город?
- Ты знаешь, я решил – хватит с меня картин. Не такой я хороший художник, чтобы верить, что мои картины смогут меня прокормить.
Мужина был поражен. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Он уже знал историю о жестоком отце, лишившем своего сына помощи, но, как оказалось, не лишившем наследства.
- Так что же ты тогда собираешься здесь делать?
Парень наконец отошел от большого дубового стола и направился в сторону выхода.
- Буду, как и отец, работать юристом.
Они оба вышли в соседнюю комнату, но их громкие голоса по-прежднему отчетливо были слышны в кабинете.
- Но ведь ты так и не закончил учебу на юридическом?
- Ничего. Основы я знаю, а в этой деревне большего и не понадобится. Ну а в будущем, я думаю, придется доучиться.
Голоса постепенно удалялись: один удивленный, в нотках которого еще звучала попытка нереубедить, другой спокойный, в каждом слове которого звучала уверенность и решимость.
Кабинет опустел. Неожиданно по нему пробежал непонятно откуда взявшийся ветерок. Такое чувство, что все вещи разом облегченно вздохнули. После этого все успокоилось, а сквозь плотную занавеску просочился тоненький лучик света, разогнав сумрак, так напугавший гостя. Кабинет застыл в ожидании нового хозяина.
Люди, способные свободно двигаться в своем трехмерном мире, совсем не задумываются над тем, что некоторые вещи могут жить лишь в одном измерение – четвертом. Время, не подвластное человеку, может сдаться под натиском холодного дерева и кирпича. Вещи, при желании, могут видеть и прошлое и будущее. Для них ваши жизни – лишь фрагменты их собственных. Конечно, неодушевленные предметы не вечны. Ничего вечного не существует. Но в отличае от людей они видят свой путь от начала и до конца. Они редко с него сбиваются и очень этого не любят. И в борьбе за свой выбор они иногда оказываются сильнее и мудрее своих хозяев.
_________________
Freaks Must Die!!!
|
Вход
FAQ
Поиск
