Ну хоть кто-то сподобился это написать! )
(с)
http://www.livejournal.com/users/o_b_vinitel/
Этот город, как шлюха, примеряет на тощую грудь таблички. Он не может решить — он Петербург, Петроград, Ленинград, Питер-шмитер или еще что там. Запутавшись в кличках, я пишу — Ленинград. У меня в графе место рождения именно так написано: Ленинград. Ну точно как группа Шнура. Более того, безумный Петр Ликсеич Romanoff, не знакомый с фэнь-шуй, сволок всех моих псковских деревенских предков строить этот чудный город на гиблое место. Мои пролетарские прадеды были мастерами на Путиловском заводе, мои деды — на Кировском, что одно и то же. Это моя семья вымирала в грамотно срежиссированную блокаду. Не думаю, что многие «питерские» могут сказать о себе то же самое. А потому у меня есть полное право сказать: я ненавижу город Питер, построенный на костях моей семьи, а заодно ненавижу его обитателей и отдельно — выходцев.
Выходцы как выползни: где один, там и много. Посмотрите, сколько черных «ауди» без права досмотра приезжает за ними на Ленинградский (Николаевский) вокзал. Это так называемая питерская команда, о которой рассказывают анекдоты, которой завидуют и которую начинают бояться.
Хотя меньше всего хочется видеть у руля людей, которые даже свой город уже превратили то ли в криминальную столицу России, то ли в мокрую пустыню. Можно сколько угодно говорить и писать о шустрых питерцах первого выполза — Кохе или даже великом и ужасном Чубайсе («Чубайса в президенты!» — кстати) — и о том, как много полезного для процветающей родины сделал интеллигентный мужчина в эспаньолке — новенький Греф. А потом поехать и посмотреть, как много вечного и мудрого сделано в столь любимом читающей публикой Ленинграде. Когда у вашей иномарки, купленной в Москве, выбьет мосты и шарниры равного ускорения на чудовищных колдобинах ленинградских дорог, насчет особой одаренности местного менеджмента вам станет все ясно. Не говоря уже обо всем другом: о фасадах исторических домов, о грязных бесконечных заводах, никому не нужных, даже местным бандитам, которые давно их поделили. Я понимаю, что десятки тысяч гаражей вдоль Ручьев и Мурина говорят лишь о благосостоянии питерцев, но цементные джунгли вокруг сведут с ума здорового — не то что истинного питерца, которому всегда так хотелось наконец порулить и натянуть нос заевшимся и чванливым москвичам.
Настоящий питерец бледен от недоедания (вариант — похмелья), одет в шмотки, привезенные друзьями из Дании и вышедшей замуж за шведа подружкой, бывшей валютной проституткой из гостиницы «Советская». Он может быть хорошо образован, если, конечно, хоть один питерский вуз дает образование. Кроме разве что Фрунзенки и Дзержинки. Близость истории призрачного города дает возможность питерцу за пивом порассуждать о нестерпимой духовности самого города, а также его обитателей. При этом за пиво обычно платит гостящий москвич. Разговоры о духовности приходится вести на повышенных тонах. Не потому, что москвичи отбиваются, а потому, что громко течет сливной бачок, который хозяин дома не может отремонтировать уже лет восемь. Аргументов в дискуссии про исключительность приводится несколько. Один из них — питерский рок, другой — Юрий Шевчук из Уфы. Разговора про театры не получается, потому что ни одного нормального в Питере как не было, так и нет, с тех пор как они похоронили Акимова и выперли покойного Райкина со всей командой. Доводы про Товстоногова не принимаются. Равно как и приключения Мариинки. Кому из гетеросексуалов есть дело до балета? Разговора про музеи не выходит тоже, потому что все и так знают, когда и что украли из Эрмитажа, повесив фуфло по стенам.
Про питерское телевидение и говорить-то стыдно, так как оно еще хуже камчатского областного телеканала. Зато можно порассуждать о том, как мерзко жилось в Питере при Николашке Кровавом, как отвратительно при Лукиче, как чудесно при Кирове, как невыносимо при Жданове, душно при Романове, воровски при Собчаке и беспредельно при Яковлеве. Убедившись в своей исключительной невысказанной духовности, хозяин чудной коммунальной квартиры с вечно грязной лестницей, победив в извечном споре мещанина-москвича, стреляет у него долларов сто в долг, который, впрочем, с душевной легкостью не отдает уже никогда.
С московским стольником в кармане уже проще мечтается о том чудесном времени, когда питерцы наконец получат то, чего заслуживают по праву рождения, — переедут в Москву.
И будут ее презирать без отрыва от выгодной работы в правительстве.
А как же потрясающе тонкие и умненькие питерские девушки, белокожие и раскованные? В отличие от меркантильных москвичек они готовы любить вас просто так. И за папу, и за маму, и за Шевчука, и за Гребня, и за Шнура, а также за то, что вы прочли несколько книг. Роман будет кратким и закончится плохо, как заканчиваются плохо все браки с питерскими женщинами — носительницами кармы города на болоте. Разница между питерскими и московскими барышнями такая же, как между бесплатной любовью и проституцией. Бесплатная обходится гораздо дороже.
)))) жжОтъ! Вблокнот!